Arts and Humanities

Die Darstellung der früheren Etymologien von križ und deren Bewertung haben teilweise überholte Inter-pretationen sprachlicher Erscheinungen, Mangel an sprachhistorisch fundierten Deutungen, Fehlen von grundlegenden Methoden und Prinzipien der Kontaktlinguistik, Vernachlässigung der Ausarbeitung erwähnter Ausgangsformen und unkritische Behandlung chronologischer Fakten gezeigt. Manche, aber nicht alle, dieser Fakten lassen sich dadurch erklären, dass fast alle Aufsätze Wörterbuchartikel oder kurze Teile längerer Abhandlungen sind.

Durch die kritische Prüfung der bisherigen Etymologien von križ und die Betrachtung der Ergebnisse und Methoden in der jüngsten linguistischen und historischen Forschung stelle ich eine andere Etymologie von križ dar. Sie divergiert in mehreren Aspekten von den bisherigen Meinungen.

Da sich die Entlehnungszeit eines Wortes an sich nur auf einen Anfangspunkt bezieht, besagt sie nichts über sein Verhalten in der annehmenden Sprache. Ich habe dagegen auch die Zeitspanne betrachtet, in der sich das entlehnte Wort in der annehmenden Sprache etablierte. Meiner Meinung nach ist eine Zeitspanne von zwei Generationen, d. h. ca. 60 Jahre, dafür genügend.

Der Zeitpunkt der Entlehnung des Stammwortes und dessen Etablierung im Slawischen zeigt zeitlich und räumlich das folgende Bild: 1) Karantanien: 772–832; 2) Istrien: 788–856; 3) Kroatien: 810/820–870/880.

Die abgebende Sprache ist aufgrund des Entlehnungszeitpunkts und Banniards Einteilung das gesprochene Spätlatein der zweiten Periode.

Das Etymon ist entweder /’kroʒe/ oder /’kroze/ (< lat. cruce[m]). Aus Mangel an weiteren historischen und sprachhistorischen Belegen kann Näheres nicht bestimmt werden. Die Annahme der beiden Formen beruht darauf, dass sich in den heutigen friaulischen Mundarten /’kro:ʃ/ bzw. /’kro:s/ finden. Die erste Form (/’kro:ʃ/) lässt sich aus /’kroʒe/, die zweite (/’kro:s/) aus /’kroze/ ableiten.

Die Integration der Etyma umfasst /o/, -/k/- und -/e/.

Die Phonemssubstitution /o/ → /u:/. Das /u:/ verschmolz später mit dem seit Langem existierenden /ɨ/ zu /i/.

Die Integration von /ʒ/ bzw. /z/. Das /ʒ/ wurde ohne Hindernisse ins Slawische, das über dieses Phonem verfügte, integriert. Die Substitution /z/ → /ʒ/ beruht darauf, dass das /z/ als postalveolare Frikative [ʐ] ausgesprochen wurde. Diese wurde von den Slawischsprechern, dessen Sprache über /ʒ/ verfügte, als /ʒ/ interpretiert.

Die zur Zeit der Mission benutzten Sprachen bilden ein sehr spannendes Thema, da die Sprache(n) der Missionare auf die Sprache der lokalen Bevölkerung traf. Am Beispiel des Wortes križ ‘Kreuz’ sollen anhand konkreter Kommunikationssituationen zwischen Missionierenden und Missionierten die Beziehungen und die Abhängigkeiten dieser Sprachen geklärt werden.

Bei genauerer Betrachtung der etymologischen Deutung des Wortes križ in der Fachliteratur erzeigen sich zahlreiche widersprüchliche und bestreitbare Erklärungen. Sie zeigen teilweise 1) überholte Sprachkonzeptionen und deren Methode, 2) nicht genügende Beachtung schon vorhandener bzw. jüngster Ergebnisse im Bereich der Sprach- und Geschichtswissenschaft.

Ziel der vorliegenden Studie ist, die bisherigen etymologischen Erklärungen des Lehnwortes križ zu untersuchen und die Widersprüche und Mängel aufzuheben. Dazu werden auch die Ergebnisse der jüngsten Forschung betrachtet. Dementsprechend wird 1) der Zeitpunkt der Entlehnung, 2) das fremdsprachliche Etymon festgestellt und 3) der Modus der Integration des Lehnwortes in das phonomorphologische System des Slawischen besprochen.

Auf die Untersuchung der Verbreitung von križ in den tschechischen und polnischen Sprachen wird hier verzichtet.

The becoming of academic Shevchenko studies began in the 1920s, after the formation of the All-Ukrainian Academy of Sciences of the Ukrainian SSR (hereinafter – VUAN) – the centre that united the scientific forces of Ukrainians.

This paper covers the organization of research work of Shevchenko scholars in various societies and committees of the Academy. First of all, Shevchenko’s works were the subject of research by the Historical and Literary Society [Історично-літературне товариство; 1922–1928] in Kyiv as well as scientific societies of Odesa, Poltava, and St. Petersburg, which cooperated with the Ukrainian Academy. The achievement of the Historical and Literary Society was the publication of the two-volume Poetry [Поезія] book by Shevchenko in 1927. In total, the two volumes contain 246 poems.

Shevchenko’s work was investigated most intensively by the Committee for Publishing the Works of Modern Ukrainian Literature [Комісія для видавання творів новітнього українського письменства], which was headed by the academic and the vice-president of the VUAN, S. Yefremov. Its greatest achievement was the publication of two out of the planned 10 volumes of Shevchenko’s Complete Works Correspondence [Листування] and Diary [Щоденник] that was supported by 1,100 pages of comments. Separate studies about the poet appeared in the Committee for Compiling a Dictionary of the Living Ukrainian Language [Комісії для складання словника живої української мови] and the Committee for Studies of Public Currents in Ukraine [Комісія для дослідів громадських течій на Україні], etc.

We should note the general problem in philology at that time – the lack of a coherent presentation of Shevchenko’s literary and artistic heritage as well as his scientific biography. The paper outlines the contribution to the development of Shevchenko studies made by the Academy employees: S. Yefremov, V. Miyakovsky, M. Novytsky, O. Novytsky, P. Fylypovych, and others.

From the second half of the 1920s, Shevchenko studies advanced actively at the Taras Shevchenko Institute, which was opened in 1926 as an independent institution.

Shevchenko studies reached a turning point in the 1930s: academic Shevchenko studies were replaced by Soviet Shevchenko studies, subordinated to the party’s marxist-leninist ideology. Arrests and murders of patriotic-leaning Ukrainians intensified, including the Academy’s employees. Their works were removed from libraries and severely criticized. There was no way that all of this would not affect the development of Shevchenko studies.

Abstract

This paper observes the regularities of Erzya vowel-consonant harmony through the alternations and lack of alternation in inflectional suffixes. Although Erzya harmony can apparently be analysed in an autosegmental framework as the progressive spreading of a unary feature for palatalisedness and frontness, there are phenomena which are problematic for such an analysis. These are the avoidance of the alternation of sibilants, the cases of regressive assimilation and the behaviour of the inversely alternating suffixes.

Abstract

Csíksomlyó (Șumuleu Ciuc), Romania, has been the home of a Franciscan monastic community for some six hundred years, and the community has been a noted pilgrimage destination since at least the mid-17th century, centered around the miraculous statue of the Virgin Mary. The most important festive day is the Saturday before Whit Sunday. The present paper examines the way in which it is transforming into a place of remembrance in the sense in which the concept was introduced by Pierre Nora. In the first section I describe the location (locus) itself – at once a monastic community, an administrative unit, a cultural center, a traditional votive procession venue and a modern-day pilgrimage destination, as well as a source of inspiration for a whole series of texts.

The second section is a concise summary of the depositories of these memories (memoriae) such as the votive church, Mary's statue, cultic objects and emblems, as well as the history of the origin of the shrine and its powerful symbolic force. Section three goes somewhat further and explores the way in which Csíksomlyó had become a place of national remembrance (locus memoriae nationalis). The concept of the national shrine also has a clerical legal meaning, but in this case we are talking about something else: religious traditions receive a national tint due to the versatile use of their symbols and expressions of national identity become sacralized. The rich and complex phenomenon of a festivity attracting several hundred thousand visitors may be interpreted within the conceptual framework of the ritual community. This concept captures a pre-modern social and mental condition in which the foundations of a community are outlined not by national or kinship dividing lines, nor by power spheres (states), but rituals which are interpreted as going even beyond creeds and denominations and which have the power to shape the lifestyle, social mores and everyday customs and habits of communities and individuals. During Whitsun, participants arriving from every point of the Hungarian-speaking territories come with the wish not merely to profit from an experience community in the social-psychological sense – they also attach themselves, as it were, to the pre-existing traditional ritual community of the Catholic Székely population. National sentiment, now subject to “marketisation processes”, becomes a commodity.

The paper Škorpion by Josip Kulundžić in the context of Croatian expressionism will present a dramatic text Škorpion in the context of Croatian expressionism. Along with the dramatic text Ponoć, it is considered to be Kulundžić’s most significant dramatic work in terms of aesthetics and quality. Škorpion witnesses a strong expressionist genre and stylistic dramatic determination, while on the other hand it continues to implement the author’s, also specific, expressionist poetic framework. An overview of the most important features and characteristics of Croatian expressionism, the origin and duration of expressionist poetics within the corpus of Croatian literature, and the fundamental characteristics and basic elements of Croatian dramatic expressionism will be presented. Expressionist poetics dominated Croatian literary creativity until the mid-twen-ties of the 20th century and remained present until the end of that decade and in that period Josip Kulundžić was the most fruitfull expressionistic writer. The paper will provide a brief overview of the poetic principles of dramatic writing of Josip Kulundžić as well as the most important principles of his second phase of expressionist production.

His second phase begins in 1926 with the dramatic text Škorpion which symbolizes the transition from his first to the second phase of his expressionist dramatic work. In this phase of the author’s work, expression-istic features are still dominant, but they begin to intertwine in places with realistic, sometimes naturalistic dramatic properties and psychological, social and existential dramatic signals that will characterize later drama. On the level of dramatic expression and content, expressionist features still stand out, but they are no longer so extreme and radical, and the concept of original, German dramatic expressionism replaces the view of Croatian dramatic expressionism and its already mentioned, specific features that will be present in all Croatian expressionist dramatists of the third decade of the 20th century. In the second phase of his expressionist dramatic creation, his plays will increasingly take on the characteristics of national literary and theatrical expressionism, thus securing Kulundžić’s position as one of the most prominent and prolific expressionist playwrights of Croatian expressionism. The paper will present typical and paradigmatic expressionist features in all segments of the dramatic text, from the plan of expression through stylistic features to the content part of the text. Also, the paper will present the characteristics of typical expressionist characters with an emphasis on the main character, the expressionist ironic anti-hero.

Abstract

In the early modern period, accusations of treasure hunting became increasingly common in Inquisition trials in the Principality of Catalonia. The reason for this shift was the Church's attitude towards judicial astrology, most notably after the bull of Pope Sixtus V, Coeli et terrae creator, was issued. This paper presents the facts and contexts of a treasure hunting trial that took place between 1641 and 1644 at the Tribunal of the Inquisition at Barcelona, with a special focus on various European practices of catoptromancy. Through contemporary parallels, we can see side by side the diversity of divination methods, witness the circulation and reproduction of manuscripts, and the popularization and practical use of an earlier, written body of knowledge.

Celem artykułu jest analiza obrazu Warszawy, jaki wyłania się podczas lektury felietonów Doroty Masłowskiej Mam tak samo jak ty, wydanych w 2023 roku, a publikowanych w „Tygodniku Powszechnym” w latach 2020–2022. W artykule wyodrębnione zostały dwie główne kategorie: topos miasta jako labiryntu oraz topos miasta jako teatru (theatrum mundi). Kategorie te podlegają u Masłowskiej istotnym transformacjom i twórczym aktualizacjom, na przykład labiryntowa struktura nie dotyczy jedynie przestrzeni, ale staje się sposobem opisania czasu. Pisarka otwarcie nawiązuje do toposu świata-teatru, przedstawiając ludzi jako aktorów, jednak twórczo wzbogaca ów topos, podaje w wątpliwość istnienie wyższego porządku, a osiągnięcie harmonii uważa za niemożliwe. Masłowska idzie nawet o krok dalej – wątpi w istnienie jakiegokolwiek reżysera, odpowiedzialność zostaje więc zdjęta z bliżej nieokreślonej wyższej siły i zwrócona ludziom-aktorom, którzy sami muszą dźwigać jej ciężar. Uniwersalna figura labiryntu służy Masłowskiej do pokazania złożoności przestrzeni miejskiej Warszawy, jej palimpsestowej budowy, zawieszenia między przeszłością i przyszłością. Labirynt to już nie tylko labirynt przestrzenny, gmatwanina korytarzy, zaułków i nieznanych dróg, ale to również labirynt zapachów, labirynt splątanych ze sobą dźwięków, kolorów i faktur. Chodząc po Warszawie Masłowska doświadcza szczególnej synestezji, zlania się różnych doświadczeń zmysłowych. Labiryntowość jako cecha przestrzeni zostaje przeniesiona również na inne kategorie – labiryntem staje się czas, chaotyczny, rozbuchany, ułożony w sposób palimpsestowy. Masłowska skrupulatnie i w sposób przemyślany buduje swoją wizję Warszawy. Wykorzystuje znane i powtarzane w literaturze uniwersalne toposy, figury i wyobrażenia, ale jednocześnie z dystansem je interpretuje, nadaje im nowe znaczenia, twórczo je przetwarza. Dotyka najbardziej współczesnej problematyki, dotyczącej np. wyobcowania ludzi w przestrzeni miejskiej podczas lockdownu. Powstaje w ten sposób niezwykle bogaty znaczeniowo obraz Warszawy, będący odzwierciedleniem tęsknot, pragnień i refleksji samej autorki, zapis doświadczenia miasta, które jest zawsze swoje i zawsze obce jednocześnie. Zbiór felietonów Doroty Masłowskiej Mam tak samo jak ty to swoista kronika miasta, miasta będącego w ciągłym ruchu, miasta, które Masłowska stara się okiełznać, zrozumieć, które stara się poznać od podszewki. Podczas swoich peregrynacji po stolicy autorka zrasta się, chcąc nie chcąc, z tkanką miasta, Warszawa przenika ją i inspiruje.

В статье рассматриваются вопросы и проблемы, связанные с построением гиперо-гипонимических групп слов разговорной речи. Автор исходит из того, что гиперо-гипонимическая организация слов разговорной речи отличается от гиперо-гипонимической организации слов кодифицированного литературного языка.

Отбор лексических единиц для построения гиперо-гипонимической группы со словами, обозна- чающими человека по признаку ‘физически слабый’, проводился на основе «Толкового словаря рус- ской разговорной речи» под редакцией Л.П. Крысина. Дополнительный иллюстративный материал привлекался из «Национального корпуса русского языка» (ruscorpora.ru).

На примере лексических единиц, имеющих в своем толковании признак ‘физически слабый’, в статье показаны принципы отбора слов разговорной речи при построении гиперо-гипонимических групп (например, поиск по семантическим признакам в толкованиях слов), показано, каким обра- зом устанавливаются отношения между словами в группе и строится гиперо-гипонимическая схе- ма. В статье также отражены трудности, с которыми сталкивается исследователь при построении гиперо-гипонимических групп: например, много внимания в статье уделено проблеме, возникаю- щей в связи с использованием слова слабый в метаязыке толкований.

Основной результат работы – гиперо-гипонимическая схема, из которой видно, что гиперо-гипо- нимическая группа слов разговорной речи со значением ‘физически слабый (о человеке)’ представ- ляет собой сложную многоуровневую систему с большим количеством единиц. В группу входят та- кие разговорные слова и сочетания, как: дохляк, дохлятина, дохлячка, доходяга, задохлик, заморыш, мозгляк, размазня, слабак, слабачка, соплей перешибить, ханурик, хиляк, хилячка, хлипак, хлюпик.

Эти лексические единицы располагаются на четырех уровнях и находятся по отношению друг к дру- гу в сложных иерархических отношениях. Например, слово хиляк является гипонимом по отноше- нию к слову слабак, гиперонимом – по отношению к словам хлюпик и заморыш и когипонимом – по отношению к слову размазня и устойчивому сочетанию соплей перешибить. В одной подгруппе со словом хиляк находятся слова дохляк и ханурик. Однако эти три слова, находясь в одной подгруппе, не являются равноправными: слова дохляк и ханурик имеют дополнительные признаки, которых нет у слова хиляк. Все эти сложные отношения отражены в схеме.

В отличие от группы слов разговорной речи в гиперо-гипонимической группе слов кодифици- рованного литературного языка, обозначающих человека по слабости, всего одно слово. Очевидно, что для повседневной речи – и обыденной жизни – такая отрицательная характеристика человека, как физическая слабость, гораздо больше значима, чем для литературного языка.

Статья представляет собой вторую часть обзора, освещающего итоги работы над «Электронным историческим словарем заимствований в русском языке XI‒XVII вв.: грецизмы и полонизмы». Сло-варь представляет собой первый электронный исторический словарь заимствований в русской исторической лексикографии.

Данная часть обзора посвящена разделу «Полонизмы». Обсуждается концепция словаря и прин-ципы отбора лексики: в разделе «Полонизмы» описываются лексические заимствования как из польского, так и через посредство польского языка из других, преимущественно европейских язы-ков, а также лексика, заимствованная через рутенское посредство. Освещается структура словарной статьи, включающая как традиционные словарные зоны, такие как грамматическая информация, толкование, иллюстрирующие цитаты и ссылки на источники, так и зоны, специально предусмо-тренные для исторического словаря заимствований: фонетические, морфологические варианты адаптации заимствований, указание на hapax legomena, этимологическая справка, учитывающая маршрут заимствования, отдельное указание на польский как язык-посредник, характер источ-ников первой фиксации. Характеризуются источники, используемые в словаре, объем словника и хронология лексических заимствований, начиная от самых ранних фиксаций. Отдельное внимание в статье уделено работе составителей словаря с этимологическими словарями и этимологической проблематикой в целом. Оценивается роль польского языка как языка-источника лексических за-имствований и языка-посредника, через который русским языком усваивается европейская лек-сика, в том числе повторные заимствования, которые ранее усваивались напрямую из греческого языка, а в среднерусский период вновь заимствуются через польскую трансмиссию. Предлагаются уточнения к этимологии ряда слов в истории русского языка, освещается проблема рутенизмов и простой мовы как еще одного языка-посредника при заимствовании полонизмов. Обсуждаются закономерности фонетической и морфологической адаптации польской лексики. Предлагаются семантические уточнения к ряду словарных дефиниций и дополнения к списку семантических по-лонизмов. Освещаются возможности словаря как источника дополнительной информации исто-рико-лексикографического, историко-филологического и историко-культурного характера, а также информации о тематической стратификации заимствованной лексики. Указываются наиболее мно-гочисленные тематические группы полонизмов. Оцениваются перспективы словаря и его концеп-ции в целом для исторической лексикографии русского языка.

Исследование представляет собой case-study и посвящено освоению личного местоимения 3 лица он одним русскоязычным ребенком – мальчиком Ваней. Целью исследования было проследить ста-новление анафорического местоимения он в речи ребенка, начиная от возникновения первых вы-сказываний с он, и рассмотреть такие особенности, как функция местоимения, семантический тип референта, числовые анафорические характеристики (референциальное расстояние, длина анафо-рической цепочки), а также формальные грамматические свойства местоимений.

Корпус записей речи Вани охватывает возраст от 1;5 до 4;0 лет и насчитывает 80 часов записей и около 40000 высказываний ребенка. Подкорпус высказываний с местоимением он, полученный методом сплошной выборки, включает более 1500 высказываний.

Анализ материала позволил сделать следующие выводы. Местоимение он возникает в речи Вани в возрасте 2;3; процесс освоения проходит несколько этапов, границы которых отмечаются «местои-менными взрывами» – резким повышением частотности словоупотреблений местоимения. Первый «взрыв» происходит в 2;8; второй – в 3;2–3;4: можно выделить ранний, средний и поздний этапы освоения местоимения. При переходе от раннего этапа к среднему местоимение он становится из низкочастотного регулярным; растет длина анафорических цепочек (до 4–5 членов) и референци-альное расстояние между местоимением и антецедентом, т.е. ребенок учится поддерживать топик при помощи местоимения, не обращаясь к полнозначному существительному, на протяжении не-скольких реплик; расширяется семантический спектр референтов. При переходе от среднего этапа к позднему анафорические цепочки удлиняются до 9–10 членов; возникают сложные предложения с антецедентом в первой части и местоимением во второй.

Основными функциями местоимения он в речи Вани являются анафорическая и указательная, при этом анафора в синтаксическом смысле фиксируется уже в самых первых высказываниях. Син-таксическая анафора в сочетании с фактическим указанием (референт присутствует в ситуации общения) является самым частотным функциональным вариантом на протяжении всего анализи-руемого периода (60%). «Истинная» анафора – анафора с перенесенным референтом – возникает на несколько месяцев позже; по частотности такие конструкции находятся на том же уровне, что и конструкции с чистым указанием без антецедента (17–18%).

Референты, которые ребенок предпочитает обозначать местоимением, можно отнести к «сред-не-одушевленным»: в основном это игрушки, которые в игре выступают как одушевленные; жи-вотные – герои художественных произведений, а также игр, в которых Ваня представляет себя и собеседника сторонним персонажем. С возрастом семантический спектр расширяется в сторону как повышения одушевленности / личности (люди), так и усиления неодушевленности (предметы обихода, транспорт, здания).

Формально-морфологические характеристики местоимения он не вызывают затруднений у ре-бенка.